Если бы у меня была совесть, мне было бы мучительно стыдно, а так мне все равно. ©
"Если в городе есть радиостанция, оккупированная такими прекрасными психами, значит, начались воистину хорошие времена".
Макс Фрай "Оставайтесь с нами" (улица Вильняус)
Что нужно для полного ну, если не счастья, то максимально приближенного состояния, кроме хороших поездок (правильно я чемодан не разбирала), любимого радио "Столица", где крутят рок и говорят по-белорусски, и неожиданно вернувшегося из "обязательного" вдохновения? Правильно. Вовремя Сказанная Фраза. Чем меня и порадовала Роза.
"Здорово сейчас, зашел в твит, посмотрел новости - настроение на целый день под крышами. А уж с твоим-то пантеоном любимых мужиков вообще, грех хандрить".
На этой волне даже дописалась давным-давно обещанная и заброшенная вещь. Только не знаю, как донести получившееся до заказчика (чувствую, что все-таки должна это сделать) И не уверенна, что данному наброску стоит отправляться на ficbook....
Вот и накатывает меланхолия, но тут же всплывает Розочкин голос и тянет: "Ну так му-жи-ки же!" Вот. Поэтому:
пантеон
Обещанное полотно- Девушки любят гангстеров?
Может быть, и не самое лучшее начало разговора, но внутри резонирует так, что тело кажется стеклянным и прозрачным. Вот вырвалась фраза и, наверное, правильно сделала - что ей делать там, в формалиновом царстве с витражными окнами глаз?
Начинать не хотелось. Поэтому словно продолжили с последнего запомнившегося кадра.
- Если бы я жила здесь, я бы писала сказки, - невпопад отвечает Бажена. - Вдохновляющее такое место... Яркое. И ночь не вспугнутая. Там, на узком скуластом лице центра.
Как-то так сложилось, что сперва появляется ее книга, и только потом - сама Мокко. Лет в девять, когда пришлось делиться с ней партой, учебниками и тайнами, в голове засело, что это своеобразный портал: открывает томик - и смывается, зашедшаяся бурунчиком в типографских буквах. Поэтому и чумазая постоянно. Так что предусмотрительно сажусь слева, предпочтя черный целлофановый сверток творению Марио Пьюзо.
- Давно приехала?
Не то, чтобы дружили - примелькались в калейдоскопе школьных дней.
- Утром.
- И сразу сюда?
Мокко кивает, ежась от ветра и задирает голову, упираясь острым подбородком прямо в бьющуюся венку оставшегося после заката красного. Кружевное, дурацкое совершенно платье, кеды да кожаная куртка, ощерившаяся шипами, - слабая защита от здешних порывов. С ее-то синими, до плеч, волосами...
С ее-то яркими, до вечности, тремя десятками.
Флешбек первый.
Новая соседка медленно оккупирует личное пространство, раньше предназначавшееся только мне. На ее половине - стандартный ручка-тетрадка-кукла набор. Ничего стоящего.
И вдруг, под тонкой ладонью мелькает горчичная мордочка сонной Ginetta.
- Давай меняться! - шепотом предлагаю захватчице. Рыжая косичка маятником качается между нами.
- Только на очень и очень ценное. И уж однозначно твое собственное.
Но тут входит учитель, Бажена отворачивается, и я настороженно прислушиваюсь к шагам, глубже заталкивая в карман пенала коллекцию фантиков. А что? Vector w2 twin - редкость и почти клад.
И дрожащая вокруг синева кажется морем - хватаем редкие пузырьки воздуха, но в легких только вода. И дышать нечем. И говорить не получается.
Дело даже не в холоде. И не в доносящейся из храма, стоящего у подножия Самого-большого-в-городе холма, музыке.
Разве что в пряном и совершенно пьяном ночном запахе....
- Видел вчера в аэропорту в Доклендс наших старых "товарищей"... Юджина и Кору.
- Как-то пересекались тоже.
- И как?
- Юждин... Думала, такие всегда в разъездах, в чужих городах. И независимы настолько, что еще немного - и самодостаточность пробьется на макушке фонтанчиком, как у кита... А потому не случаются чьими-то мужьями и одноклассниками... Оказалось: Юджин - романтик. Наверняка пишет Коре письма с утра пораньше. И что с того, что они в одной постели? - Она спит, а значит, непередаваемо далеко...
Флешбек второй.
- Я ей make-up несмываемым сделаю! - Паша покачивает в ладони том словаря Ожегова. И это не из-за тяги к грамотности, просто ничего более тяжелого в кабинете русского не отыщешь.
- Да тут очередь желающих....
Когда нет первого урока всегда попадаешь в эпицентр событий. Словно кто-то насмешливый и далекий выталкивает тебя из спокойствия выходных, отправляет неумелым корреспондентом, вооружив только блокнотом и шариковой ручкой. А какое из слов оружие?
Массового поражения.
Спасибо за информацию.
Лена пинает стул, так и не отмыв надпись со спинки. "Элли".
Переворачиваю свой и понимаю, почему развешенные мухоморы классного уголка напоминают грибы ядерных взрывов. "Эжен".
Новые имена красуются за лямками всех ранцев. Настолько точные, будто кто-то сидел, приложив ухо к голове каждого и взламывал, как сейф, вслушиваясь: отдается ли гулким щелчком под сводом черепа та или иная буква.
Кто-то. Сумасшедший. Вор настроений и тайных мыслей. Бажена. Женька.
- Это почему еще я - дерево?! КорА какая-то!..
-КОра, - поправляю, почти не рассмеявшись. Не из-за симпатии к задумке. Ради справедливости.
Катя впивается взглядом так, словно я - предатель и дезертир, и их маленькое племя вот-вот сломя голову понесется на меня с копьями линеек и карандашей, размазывая боевой раскрас первого неумелого макияжа. Смешно.
В тринадцать я был философом, разочаровавшимся в маминых святых и в папиных ученых, но твердо верившим в жуткий черный Понедельник.
Взломщица появляется только после звонка и в сопровождении Олега Владимировича - историка, не делавшего разницы между Нероном и нечистью братьев Гримм.
- Забавно. - отдаю должное, когда Бажена уже обосновалась рядом. Ее стул исчеркан угрозами и рогатыми рожами. - А почему "Эжен"?
- Не люблю, когда кто-то носит одно со мной имя.
- Все равно не приживется.
- Это маркер смыть можно. Но я - смотри какая рыжая! А ржавчина - штука въедливая.
В небе застыло облако, напоминающее бегуна, вроде тех, схематичных безлицых монстров, что рисовали в спортзалах в советские времена.
Хочется курить. До одури. Словно последняя случилась не на тропинке к развалинам, а лет пять тому: достаточно, чтобы соскучиться, слишком мало, чтобы отвыкнуть.
Обычно холм наг и почти недоступен. Слишком мало желающих разлечься на жухлой августовской траве... Кто же знал, что Мокко переводит "Осторожно. Опасно для жизни" как "Добро пожаловать"? А, черт, разумеется, она все надписи переводит так.
Не докопаться теперь - что это за холм, из какого пространства и времени выдрали его местные: такой огромный и удивительно идущий малой родине. То ли укрепление чье-то, то ли могила...
Может, поэтому мы и оказались здесь, через ночь перелета и беспросветную темень десятилетий... Иначе - для чего упаковывать себя столь тщательно, покупать билеты туда, где ждут только мертвые, да и те - скорее по привычке.
И кресты в ухе Мокко - не просто сережки. Карманное кладбище. И поди разберись теперь, кто из стоящих за ними - настоящая нежить... А впрочем, ей не все ли равно? Уже не заглянешь на чай, не обнимешь, не прислонишься головой...
Флешбек третий.
- Пабло сегодня есть? - девчонки - класса на два младше - толпятся у двери.
Юджин - утративший русский эквивалент имени где-то между потерей девственности и здоровых легких - улыбается:
- Красавицы, у нас совещание.
Почти военный совет.
Мы кипим и медленно сходим на соль и воду в колбе душного кабинета. Там, за стеклами все еще лето. Когда обратная перспектива безраздельно царствует в твоем мире одного бесконечного "сегодня", перевернутом наизнанку - карманами и дУхами наружу. У дУхов смешливые лица, полно жеманства и коротких юбок. Духам нравятся сложные и не здешние имена.
В тринадцать Бажену ненавидели. В семнадцать - превозносили.
И никогда не любили по-настоящему.
Не могли. Хронически.
- Нужно придумать ей что-то... равноценное.
Тайре - в прошлой жизни маявшейся с невыразительным лицом и столь же безликим "Тома" - хочется осчастливить всех и каждого, но приготовление кофе - единственное подвластное ей средство.
- Ник-нейм. Что-нибудь в ее духе, а не это разбойничье "Женька"... - замечает Ивасе, теребя ее книгу. Мокко в то время любила Эдгара По, и это было куда более стойким и взаимным, чем "настоящие" - руки-ноги-голова - "любови" других одноклассниц.
У меня самого - Дойл: однозначно предпочитаю положительных героев.
- "Боржоми"?..
- Джейн?..
- Джеки?..
- Борджиа?..
- Мокко.
Пабло лежит на столе, руки за головой. Оказывается, не спит - следит за движением спасительной белой влаги сквозь потолок и пять этажей. Оказывается, ему не наплевать.
- Загорелая. Рыжая. С золотыми глазами. И так обожает кофе. То, что нужно.
И он прав.
Мокко поправляет волосы - еле заметное движение в накатившей тьме. Светятся только глаза, белые-белые ладони да страницы книг, переложенные открытками и черной вязью иероглифов.
- Слышал, ты осела в Осаке... Там хорошо?
- Почему-то туристы в Городе Детства другие - непередаваемо уютные какие-то, солнечные и улыбчивые... И хочется им объяснять маршруты, кивать на искомые здания, провожать хоть на почту, хоть на Сатурн, улыбаясь польскому акценту... - снова уклоняется. Немного кислых нот к духАх, и еще одна - в изгибе губ.
- Женька, знаешь, за что я не люблю рыбу?
- Нет.
- Слишком долго приходится очищать ее от чешуи.
- Не в Осаке. В Сайтаме, - сдается она. - И... было хорошо.
И я ее понимаю.
Флешбек четвертый.
- Предлагаю бартер.
Время на астрономии в мае тягучее, будто воск, капает со стекол и потолка вперемежку со слепящими бликами. Мел крошится о доску, и это единственный снег, что мы можем себе позволить.
- Какой?
Впереди гильотиной маячат вступительные экзамены, переезды и ненасытный монстр "взрослой жизни". Бабайку в детстве - и того больше боялись. Но все равно нервно. Почему бы еще Мокко решила что-то взять? Да еще у меня.
- Ты согласен или нет?
- В чем суть соглашения?
Почти осязаемо чуется подвох.
- Государственная тайна! - заговорщицки подмигивает соседка.
- А что предлагаешь взамен?
Как не кстати вспомнилась Ginetta! Смешно и немного тоскливо - когда-то так взахлеб мечтал о ней, что и теперь в памяти отдается...
- Не скажу.
- А как же...
- Иначе будет неинтересно.
- Черт с тобой, давай.
Нечистый и вправду был на ее стороне.
"Интересное" началось потом, когда один из британских коллег, устроивший мне экскурсию по Лондону, затащил меня а какой-то бар в Сохо.
Сделка вспомнилась много позже. Регулярно приходили письма, приглашения на свадьбу и слухи о разводах. Роднило их только то, что ни я, ни Мокко никогда не случались главными героями в таком народном эпосе.
А осенило только сейчас, на холме, когда она стала стаскивать кольца с рук.
И неожиданно выдохлась. Открылась.
- Знаешь, я иногда устаю от людей. Не от определенных лиц и голосов (что тоже случается), а от людей как явления, как устают от снега к началу марта... Потому что совершенно невозможно объяснить иногда, что у чувства тоже есть терминальная стадия, после которой уже ни вылечиться, ни оклематься... Впору садиться на метлу да сигать с крыши - тянет стать ведьмой хоть на вечер. Ну, как Михаил Афанасьевич советовал, помнишь? Плевать, что не впишешься в эту чумную кампанию, а может, и в небо не впишешься, только локти да колени разодраны, да в волосы нахватаешь, унесешь с собою половину "медвежьих" ковшей - тоже репейник, только растет вверх тормашками... И у спящей в ногах тьмы давно была рожа кота Бегемота, только что пили мы не водку, а молоко. Я чокалась с его пузатой миской... И из-за этой... тоже... чуть не чокнулась. Совершенно.
Я знаю. Зеркало чертово, лестница между Дояма и Сохо! Меняла!
А вместо этого выходит только:
- Давай обратно.
И Мокко кивает:
- Давай.
А затем сбрасывает вниз целлофановый сверток, холодным металлом обжегший ногу.
Девушки не любят гангстеров. И Мокко знает это, как никто другой.
Макс Фрай "Оставайтесь с нами" (улица Вильняус)
Что нужно для полного ну, если не счастья, то максимально приближенного состояния, кроме хороших поездок (правильно я чемодан не разбирала), любимого радио "Столица", где крутят рок и говорят по-белорусски, и неожиданно вернувшегося из "обязательного" вдохновения? Правильно. Вовремя Сказанная Фраза. Чем меня и порадовала Роза.
"Здорово сейчас, зашел в твит, посмотрел новости - настроение на целый день под крышами. А уж с твоим-то пантеоном любимых мужиков вообще, грех хандрить".
На этой волне даже дописалась давным-давно обещанная и заброшенная вещь. Только не знаю, как донести получившееся до заказчика (чувствую, что все-таки должна это сделать) И не уверенна, что данному наброску стоит отправляться на ficbook....
Вот и накатывает меланхолия, но тут же всплывает Розочкин голос и тянет: "Ну так му-жи-ки же!" Вот. Поэтому:
пантеон
Обещанное полотно- Девушки любят гангстеров?
Может быть, и не самое лучшее начало разговора, но внутри резонирует так, что тело кажется стеклянным и прозрачным. Вот вырвалась фраза и, наверное, правильно сделала - что ей делать там, в формалиновом царстве с витражными окнами глаз?
Начинать не хотелось. Поэтому словно продолжили с последнего запомнившегося кадра.
- Если бы я жила здесь, я бы писала сказки, - невпопад отвечает Бажена. - Вдохновляющее такое место... Яркое. И ночь не вспугнутая. Там, на узком скуластом лице центра.
Как-то так сложилось, что сперва появляется ее книга, и только потом - сама Мокко. Лет в девять, когда пришлось делиться с ней партой, учебниками и тайнами, в голове засело, что это своеобразный портал: открывает томик - и смывается, зашедшаяся бурунчиком в типографских буквах. Поэтому и чумазая постоянно. Так что предусмотрительно сажусь слева, предпочтя черный целлофановый сверток творению Марио Пьюзо.
- Давно приехала?
Не то, чтобы дружили - примелькались в калейдоскопе школьных дней.
- Утром.
- И сразу сюда?
Мокко кивает, ежась от ветра и задирает голову, упираясь острым подбородком прямо в бьющуюся венку оставшегося после заката красного. Кружевное, дурацкое совершенно платье, кеды да кожаная куртка, ощерившаяся шипами, - слабая защита от здешних порывов. С ее-то синими, до плеч, волосами...
С ее-то яркими, до вечности, тремя десятками.
Флешбек первый.
Новая соседка медленно оккупирует личное пространство, раньше предназначавшееся только мне. На ее половине - стандартный ручка-тетрадка-кукла набор. Ничего стоящего.
И вдруг, под тонкой ладонью мелькает горчичная мордочка сонной Ginetta.
- Давай меняться! - шепотом предлагаю захватчице. Рыжая косичка маятником качается между нами.
- Только на очень и очень ценное. И уж однозначно твое собственное.
Но тут входит учитель, Бажена отворачивается, и я настороженно прислушиваюсь к шагам, глубже заталкивая в карман пенала коллекцию фантиков. А что? Vector w2 twin - редкость и почти клад.
И дрожащая вокруг синева кажется морем - хватаем редкие пузырьки воздуха, но в легких только вода. И дышать нечем. И говорить не получается.
Дело даже не в холоде. И не в доносящейся из храма, стоящего у подножия Самого-большого-в-городе холма, музыке.
Разве что в пряном и совершенно пьяном ночном запахе....
- Видел вчера в аэропорту в Доклендс наших старых "товарищей"... Юджина и Кору.
- Как-то пересекались тоже.
- И как?
- Юждин... Думала, такие всегда в разъездах, в чужих городах. И независимы настолько, что еще немного - и самодостаточность пробьется на макушке фонтанчиком, как у кита... А потому не случаются чьими-то мужьями и одноклассниками... Оказалось: Юджин - романтик. Наверняка пишет Коре письма с утра пораньше. И что с того, что они в одной постели? - Она спит, а значит, непередаваемо далеко...
Флешбек второй.
- Я ей make-up несмываемым сделаю! - Паша покачивает в ладони том словаря Ожегова. И это не из-за тяги к грамотности, просто ничего более тяжелого в кабинете русского не отыщешь.
- Да тут очередь желающих....
Когда нет первого урока всегда попадаешь в эпицентр событий. Словно кто-то насмешливый и далекий выталкивает тебя из спокойствия выходных, отправляет неумелым корреспондентом, вооружив только блокнотом и шариковой ручкой. А какое из слов оружие?
Массового поражения.
Спасибо за информацию.
Лена пинает стул, так и не отмыв надпись со спинки. "Элли".
Переворачиваю свой и понимаю, почему развешенные мухоморы классного уголка напоминают грибы ядерных взрывов. "Эжен".
Новые имена красуются за лямками всех ранцев. Настолько точные, будто кто-то сидел, приложив ухо к голове каждого и взламывал, как сейф, вслушиваясь: отдается ли гулким щелчком под сводом черепа та или иная буква.
Кто-то. Сумасшедший. Вор настроений и тайных мыслей. Бажена. Женька.
- Это почему еще я - дерево?! КорА какая-то!..
-КОра, - поправляю, почти не рассмеявшись. Не из-за симпатии к задумке. Ради справедливости.
Катя впивается взглядом так, словно я - предатель и дезертир, и их маленькое племя вот-вот сломя голову понесется на меня с копьями линеек и карандашей, размазывая боевой раскрас первого неумелого макияжа. Смешно.
В тринадцать я был философом, разочаровавшимся в маминых святых и в папиных ученых, но твердо верившим в жуткий черный Понедельник.
Взломщица появляется только после звонка и в сопровождении Олега Владимировича - историка, не делавшего разницы между Нероном и нечистью братьев Гримм.
- Забавно. - отдаю должное, когда Бажена уже обосновалась рядом. Ее стул исчеркан угрозами и рогатыми рожами. - А почему "Эжен"?
- Не люблю, когда кто-то носит одно со мной имя.
- Все равно не приживется.
- Это маркер смыть можно. Но я - смотри какая рыжая! А ржавчина - штука въедливая.
В небе застыло облако, напоминающее бегуна, вроде тех, схематичных безлицых монстров, что рисовали в спортзалах в советские времена.
Хочется курить. До одури. Словно последняя случилась не на тропинке к развалинам, а лет пять тому: достаточно, чтобы соскучиться, слишком мало, чтобы отвыкнуть.
Обычно холм наг и почти недоступен. Слишком мало желающих разлечься на жухлой августовской траве... Кто же знал, что Мокко переводит "Осторожно. Опасно для жизни" как "Добро пожаловать"? А, черт, разумеется, она все надписи переводит так.
Не докопаться теперь - что это за холм, из какого пространства и времени выдрали его местные: такой огромный и удивительно идущий малой родине. То ли укрепление чье-то, то ли могила...
Может, поэтому мы и оказались здесь, через ночь перелета и беспросветную темень десятилетий... Иначе - для чего упаковывать себя столь тщательно, покупать билеты туда, где ждут только мертвые, да и те - скорее по привычке.
И кресты в ухе Мокко - не просто сережки. Карманное кладбище. И поди разберись теперь, кто из стоящих за ними - настоящая нежить... А впрочем, ей не все ли равно? Уже не заглянешь на чай, не обнимешь, не прислонишься головой...
Флешбек третий.
- Пабло сегодня есть? - девчонки - класса на два младше - толпятся у двери.
Юджин - утративший русский эквивалент имени где-то между потерей девственности и здоровых легких - улыбается:
- Красавицы, у нас совещание.
Почти военный совет.
Мы кипим и медленно сходим на соль и воду в колбе душного кабинета. Там, за стеклами все еще лето. Когда обратная перспектива безраздельно царствует в твоем мире одного бесконечного "сегодня", перевернутом наизнанку - карманами и дУхами наружу. У дУхов смешливые лица, полно жеманства и коротких юбок. Духам нравятся сложные и не здешние имена.
В тринадцать Бажену ненавидели. В семнадцать - превозносили.
И никогда не любили по-настоящему.
Не могли. Хронически.
- Нужно придумать ей что-то... равноценное.
Тайре - в прошлой жизни маявшейся с невыразительным лицом и столь же безликим "Тома" - хочется осчастливить всех и каждого, но приготовление кофе - единственное подвластное ей средство.
- Ник-нейм. Что-нибудь в ее духе, а не это разбойничье "Женька"... - замечает Ивасе, теребя ее книгу. Мокко в то время любила Эдгара По, и это было куда более стойким и взаимным, чем "настоящие" - руки-ноги-голова - "любови" других одноклассниц.
У меня самого - Дойл: однозначно предпочитаю положительных героев.
- "Боржоми"?..
- Джейн?..
- Джеки?..
- Борджиа?..
- Мокко.
Пабло лежит на столе, руки за головой. Оказывается, не спит - следит за движением спасительной белой влаги сквозь потолок и пять этажей. Оказывается, ему не наплевать.
- Загорелая. Рыжая. С золотыми глазами. И так обожает кофе. То, что нужно.
И он прав.
Мокко поправляет волосы - еле заметное движение в накатившей тьме. Светятся только глаза, белые-белые ладони да страницы книг, переложенные открытками и черной вязью иероглифов.
- Слышал, ты осела в Осаке... Там хорошо?
- Почему-то туристы в Городе Детства другие - непередаваемо уютные какие-то, солнечные и улыбчивые... И хочется им объяснять маршруты, кивать на искомые здания, провожать хоть на почту, хоть на Сатурн, улыбаясь польскому акценту... - снова уклоняется. Немного кислых нот к духАх, и еще одна - в изгибе губ.
- Женька, знаешь, за что я не люблю рыбу?
- Нет.
- Слишком долго приходится очищать ее от чешуи.
- Не в Осаке. В Сайтаме, - сдается она. - И... было хорошо.
И я ее понимаю.
Флешбек четвертый.
- Предлагаю бартер.
Время на астрономии в мае тягучее, будто воск, капает со стекол и потолка вперемежку со слепящими бликами. Мел крошится о доску, и это единственный снег, что мы можем себе позволить.
- Какой?
Впереди гильотиной маячат вступительные экзамены, переезды и ненасытный монстр "взрослой жизни". Бабайку в детстве - и того больше боялись. Но все равно нервно. Почему бы еще Мокко решила что-то взять? Да еще у меня.
- Ты согласен или нет?
- В чем суть соглашения?
Почти осязаемо чуется подвох.
- Государственная тайна! - заговорщицки подмигивает соседка.
- А что предлагаешь взамен?
Как не кстати вспомнилась Ginetta! Смешно и немного тоскливо - когда-то так взахлеб мечтал о ней, что и теперь в памяти отдается...
- Не скажу.
- А как же...
- Иначе будет неинтересно.
- Черт с тобой, давай.
Нечистый и вправду был на ее стороне.
"Интересное" началось потом, когда один из британских коллег, устроивший мне экскурсию по Лондону, затащил меня а какой-то бар в Сохо.
Сделка вспомнилась много позже. Регулярно приходили письма, приглашения на свадьбу и слухи о разводах. Роднило их только то, что ни я, ни Мокко никогда не случались главными героями в таком народном эпосе.
А осенило только сейчас, на холме, когда она стала стаскивать кольца с рук.
И неожиданно выдохлась. Открылась.
- Знаешь, я иногда устаю от людей. Не от определенных лиц и голосов (что тоже случается), а от людей как явления, как устают от снега к началу марта... Потому что совершенно невозможно объяснить иногда, что у чувства тоже есть терминальная стадия, после которой уже ни вылечиться, ни оклематься... Впору садиться на метлу да сигать с крыши - тянет стать ведьмой хоть на вечер. Ну, как Михаил Афанасьевич советовал, помнишь? Плевать, что не впишешься в эту чумную кампанию, а может, и в небо не впишешься, только локти да колени разодраны, да в волосы нахватаешь, унесешь с собою половину "медвежьих" ковшей - тоже репейник, только растет вверх тормашками... И у спящей в ногах тьмы давно была рожа кота Бегемота, только что пили мы не водку, а молоко. Я чокалась с его пузатой миской... И из-за этой... тоже... чуть не чокнулась. Совершенно.
Я знаю. Зеркало чертово, лестница между Дояма и Сохо! Меняла!
А вместо этого выходит только:
- Давай обратно.
И Мокко кивает:
- Давай.
А затем сбрасывает вниз целлофановый сверток, холодным металлом обжегший ногу.
Девушки не любят гангстеров. И Мокко знает это, как никто другой.
@темы: "киномания", "мои черти", "восстание Дикапристов", "Томушка", "I believe in music", "моего авторства"
-
-
08.08.2013 в 21:59если это так, то я ж молодец, правда?!)))
А пантеон-то, пантеоооон!! Шикарны!
а главное, что временами небожители-то у нас с тобой пересекаются)))текст как всегда в твоем стиле - красиво
и хрен что поймешь:hmm
), так что, думаю, что фикбук всеже должен узреть сие творениеи не скучай!
-
-
09.08.2013 в 16:43